El extraño disidente Roy Medvedev

Roy Medvedev: proveedor estalinista de verdades a medias – Editorial de investigación Iskra

Roy Medvedev: proveedor estalinista de verdades a medias – Editorial de investigación Iskra, Felix Kreisel, noviembre de 1999 En español

El texto analiza las perspectivas históricas y políticas de Roy Medvedev, un disidente soviético que escribió sobre Stalin y el estalinismo. Señala que, en sus primeros trabajos, Medvedev apoyaba la versión estalinista de la sociedad soviética como una “sociedad socialista sin clases”, aunque con defectos y distorsiones. Medvedev culpaba a la burocracia de estos problemas, pero no cuestionaba la esencia del régimen.

El texto critica a Medvedev por tomar partido por Stalin contra la Oposición de Izquierda de Trotsky en los debates de los años 20. Afirma que la Oposición tenía razón al advertir sobre la burocratización y degeneración del régimen soviético. También acusa a Medvedev de ocultar y distorsionar las luchas internas por el poder después de la muerte de Lenin.

Analiza los retratos que hace Medvedev de líderes como Kalinin y Bujarin, señalando que oculta aspectos negativos para presentarlos de forma más favorable. En general, el texto ve a Medvedev como un “proveedor de medias verdades” que encubre los métodos represivos y antidemocráticos del estalinismo.

A partir de la información proporcionada, he aquí los puntos clave en relación con Bujarin, el antisemitismo y la representación que Medvédev hace de estas cuestiones:

El texto acusa a Medvédev de evitar toda mención a cómo el círculo de Stalin utilizó el antisemitismo en las luchas internas del partido de los años veinte contra la Oposición liderada por Trotski.
Proporciona detalles de cómo los partidarios de Stalin, como Uglanov, aludieron abiertamente a que la Oposición era mayoritariamente judía e intentaba socavar a los rusos étnicos en la dirección del partido. Se dice que Bujarin ignoró las quejas de Trotsky sobre esta agitación antisemita.
El texto sostiene que los libros de Medvédev condenan las posteriores campañas antisemitas de Stalin, como el asunto del “Comité Antifascista”, pero dejan la impresión de que la Oposición exageró el uso del antisemitismo por parte de Stalin en los primeros años de la lucha por el poder en la década de 1920.
Afirma que Medvédev absuelve a Stalin de esta acusación citando sus denuncias rituales del antisemitismo, que el texto califica de parte de la “maquinaria hipócrita estalinista”.
El pasaje describe el movimiento bolchevique inicial como una lucha contra el antisemitismo que el régimen zarista explotaba para desviar a la clase obrera.
Describe a Medvédev como un tergiversador de la historia del antisemitismo en los conflictos internos del partido tras la muerte de Lenin, al omitir hechos y pruebas clave.

En esencia, el texto critica duramente a Medvédev por blanquear o restar importancia al papel del antisemitismo como arma utilizada por la facción de Stalin contra la Oposición de Trotski en las batallas partidistas de los años veinte. Acusa a Medvédev de deshonestidad histórica en este delicado asunto.

Puntos más relevantes:

Medvedev apoyaba la visión estalinista del socialismo soviético en sus primeros trabajos.
Tomó partido por Stalin contra la Oposición de Izquierda de Trotsky.
Ocultó y distorsionó las luchas internas por el poder tras la muerte de Lenin.
Presentó retratos incompletos y sesgados de líderes como Kalinin y Bujarin.
Es acusado de ocultar los aspectos represivos y antidemocráticos del estalinismo.
Es visto como un “proveedor de medias verdades” sobre el período estalinista.
Se critica a Medvédev por distorsionar y falsificar hechos históricos sobre Trotsky cuando escribe para audiencias menos informadas, a diferencia de cuando participa en foros académicos occidentales donde se muestra más objetivo.
Se acusa a Medvédev de adoptar una postura hipócrita, utilizando las ideas de Trotsky para ganar reconocimiento en Occidente pero luego atacándolo en sus obras dirigidas al público soviético.
Intenta minimizar y menospreciar el papel clave que tuvo Trotsky en la Revolución de Octubre de 1917 y los inicios de la Unión Soviética.
Se critica duramente a Medvédev por justificar la represión estalinista contra los trotskistas, sugiriendo que Trotsky “provocó” a Stalin con su lucha y denuncia pública.
Se acusa a Medvédev de adoptar una “filosofía vil” de no resistencia al mal estalinista, por considerar “inútil” la lucha principista de Trotsky contra la burocracia soviética.
En general, se retrata a Medvédev como alguien que ajusta su discurso en función de intereses y audiencias, traicionando los ideales revolucionarios que inicialmente decía defender.

Medvedev, Roy Alexandrovich – Wikipedia

Crítica

Roy, Medvédev! – Artículo de Novaya Gazeta

En 2008 se publicó la biografía de V.V. Putin escrita por Medvédev, que evaluaba positivamente la actividad estatal del presidente de Rusia. Esto generó críticas por parte de Boris Vishnevski, quien escribió en su artículo (‘Novaya Gazeta’, 21.01.2008): “Entre aquellos que buscan decir directa, honesta y al estilo antiguo a Vladímir Putin que él es un gran hombre, Roy Medvédev ocupa uno de los primeros lugares: cuatro libros en siete años. ‘El enigma de Putin’, ‘El tiempo de Putin’, ‘Vladímir Putin – presidente en ejercicio’. Y ahora simplemente ‘Vladímir Putin’. Serie ‘Vida de personas notables’…”

SOBRE LA CUESTIÓN DEL PAPEL DE STALIN EN LA HISTORIA DE LA FILOSOFÍA RUSA – Gorokhov

El doctor en filosofía, profesor de la cátedra de disciplinas humanísticas y socioeconómicas del filial del RANEPA en la ciudad de Oremburgo, P.A. Gorokhov, señaló que en el libro “Hacia el juicio de la historia. Sobre Stalin y el estalinismo”, “Roy Medvédev (filósofo de formación) afirma sin fundamento: ‘Siendo un dilettante en filosofía, Stalin empobreció y simplificó el materialismo dialéctico. Muchas posiciones erróneas de Stalin en el materialismo histórico’”, y destacó que este “no solo no se molesta en enumerar exactamente estas ‘posiciones erróneas’, sino que ni siquiera puede nombrar una sola”. Además, Gorokhov señaló que “a Stalin, Medvédev no dudó en culpar incluso de la introducción de la enseñanza del latín en algunas escuelas en la década de 1930 – ‘el gradual renacimiento de los atributos de la antigua gimnasia’”.

Roy Medvedev y su papel en la disidencia soviética – Avtorjánov

Abdurakhman Avtorkhanov llamaba a Roy Medvédev “un antiguo colaborador literario” del KGB, escribió que “ya en los años setenta lo reconoció como falso disidente y delator del KGB contra los verdaderos disidentes”. Avtorkhanov consideraba provocadores del KGB a ambos hermanos Medvédev. También señaló: “Medvédev es un raro maestro en el arte del camaleonismo político. Publicó en Estados Unidos un libro sobre el terrible ‘voluntarista’ y ‘subjetivista’ Jrushchov, y ahora lo llama el padre de la ‘deshielo’, el héroe del XX Congreso y el precursor de la ‘perestroika’”.

La respuesta de Roy Medvédev a la crítica de Avtorkhanov se ve así:

La misma pregunta sobre la relación de Roy Medvédev con el KGB también perturba a A. Avtorkhanov. (…) Avtorkhanov lamenta que no haya entre nosotros un famoso Vladimir Burtsev, que se hizo famoso a principios de siglo al revelar a los provocadores zaristas.

Pero difícilmente el moderno Burtsev se dedicaría a mi biografía. Para empezar, seguramente preguntaría: ¿quién es, en realidad, el propio Avtorkhanov?De su libro “Tecnología del poder” se puede concluir que Avtorkhanov ingresó a una “sede” de la oposición de derecha en Moscú cuando era muy joven, donde se discutía la táctica y estrategia de la lucha de los “derechos” contra Stalin. Sin embargo, hasta ahora ningún historiador sabe nada sobre la existencia de tal “sede” (…).

Avtorkhanov se graduó del Instituto de la Enseñanza Roja, según sus palabras, en 1937. Por cierto, este instituto fue liquidado ya en febrero de 1936.Avtorkhanov estuvo en prisión durante cinco años, pero fue rehabilitado. Aunque durante la guerra todas las rehabilitaciones fueron suspendidas, y hasta a los prisioneros cuyo tiempo había terminado los retuvieron en los campos “hasta nueva disposición especial”, para Avtorkhanov supuestamente hicieron una excepción y según él incluso se reunió el Tribunal Supremo de la RSFSR para revisar su caso (…).

— Roy Aleksándrovich Medvédev, Zhores Aleksándrovich Medvédev. De las memorias.

Premios y reconocimientos

Premio FSB de Rusia (en la categoría de “Literatura y periodismo artísticos”, 2007) – por el libro “Andrópov” (serie “Vida de personas notables”).
Fue llamado el historiador más grande por el periódico “Argumenty i Fakty”. Entre los tres historiadores rusos fue incluido en la lista de “25 historiadores destacados del siglo XX” según la versión belga (los otros dos fueron el profesor Rostovtsev y el académico Pokrovski).

Социализм forever. Странный диссидент Рой Медведев

30 мая 2021

Рой Медведев в своем рабочем кабинете. Фото Андрея Гаврилова

В новом выпуске “Алфавита инакомыслия” с Андреем Гавриловым – разговор о человеке, стоявшем у истоков инакомыслия, об авторе самой объемной книги о преступлениях сталинизма. Это не мешало Рою Медведеву оставаться горячим ленинцем и, публикуясь на Западе, избегать репрессий

Иван Толстой: “Алфавит инакомыслия”. Рой Медведев. В прошлый раз мы говорили о его брате-близнеце Жоресе, а сегодня – Рой Александрович. Его назвали так в честь одного из основателей компартии Индии – Манабендры Роя. В 20-е годы кем только детей не назвали. Противоречивая фигура, вернее, обе фигуры, и совсем уже сложные для умопостижения, если мы выйдем за хронологические рамки нашей серии и перейдем к новейшим временам. Но мы с вами, Андрей, ведь решили оставаться в границах советской эпохи, точнее, в послевоенном времени, и судить-рядить о наших героях по тем историческим обстоятельствам и по тем этическим критериям, которые существовали тогда. Это, мне кажется, единственно корректный принцип. Вы согласны?

Андрей Гаврилов: Я не знаю, согласен ли я на сто процентов, потому что этические нормы – это вещи настолько подвижные, с одной стороны, а с другой стороны – для каждого из нас, тем не менее, абсолютно незыблемы некоторые понятия, входящие в эти этические или идеологические нормы, что нам придется очень аккуратно говорить о некоторых вещах. Я не думаю, что мы можем полностью их игнорировать, но упомянуть о них придется хотя бы для того, чтобы показать, какие выверты или, как говорил один из наших героев, “загогулины” способна выкинуть история, даже такая недавняя.

Иван Толстой: Тогда спрошу вас: Рой Медведев – ваше первое о нем впечатление? Когда прочитали первую его страницу?

Андрей Гаврилов: Первая страница Роя Медведева ко мне попала довольно рано, став одной из первых самиздатовских страниц в моей жизни. “К суду истории” – книга, которая, судя по всему, одной из первых работ Медведева начала ходить в самиздате, для меня была одной из первых самиздатовских книг, которые ко мне попали. Я не знал ничего, я даже считал, что Медведев – один, а Рой или Жорес – это как-то даже не очень привлекало мое внимание. Тем более что их ранние работы были посвящены интересовавшему меня периоду и по своей тональности, по подходу к эпохе сталинизма не очень отличались, даже если говорили о разных вещах. Поэтому когда ко мне попала книга, подписанная вполне привычной фамилией Медведев, хотя и абсолютно непривычным именем Рой, я, конечно, начал читать взахлеб, не отрываясь. И именно после книги о сталинизме “К суду истории” Рой Медведев надолго стал абсолютно знакомым автором, знакомым человеком, и меня не удивляли его дальнейшие появления в самиздате. Тамиздатовские издания Роя Медведева тогда мне не попадались совершенно. Кстати, не знаю почему.

Иван Толстой: Я тоже начинал с Роя Медведева. Скажем мягче – первые взрослые книжки, которые меня заинтересовали, приходятся на ту пору, когда попался мне Рой Медведев. Мой отец привез из-за границы в 1972 году тогда только вышедший первый том “Политического дневника”. Я всего их видел два, но второй увидел только через много-много лет, а первый был у нас дома, и я сразу стал его читать. Папа не особенно его прятал.

Политический дневник. Амстердам, Фонд имени Герцена. 1972

Мне было 14 лет, я не подозревал тогда, что это имеет отношение к Рою Медведеву, он был редактором и составителем его, но на первом томе амстердамского издания не было его имени. Более того, я специально сейчас проверил, даже в именном указателе нет ни одного брата Медведева.

Через два года отец привез книжку “К суду истории”, это самая толстая заграничная книжка, которую я видел, разве что словарь Вебстера был толще, а тут было 1136 страниц, американское издательство “Альфред Кнопф”, на русском языке. Значение этих книг для 14–16 летнего подростка, конечно, было огромным, и если “К суду истории” – это история сталинизма и все сосредоточено вокруг раскрытия этой темы, то “Политический дневник” я бы переиздал и сегодня, причем полностью, а не выборочно. В амстердамском издании было 10–12 номеров этого “Политического дневника” – самиздатского издания машинописного, а всего их под сотню, что ли. Как минимум библиотечным тиражом точно переиздал бы, чтобы книга эта была в библиотеках и можно было ее не искать по магазинам, а приходить и читать. “Политический дневник” – это своего рода энциклопедия, скорее сказать, “книга для чтения” по ХХ веку. Помните, были еще с дореволюционных времен такие издания: “Книга для чтения по древней истории”, по Средневековью… Чтобы не быть голословным, я открою оглавление и назову некоторое статьи и публикации:

“Письмо рабочего Сбитнева в журнал “Коммунист”, “Хрущев как государственный деятель и как человек”, “Об ответственности работников сталинских лагерей”, “О преступности в Москве”, “Судебный процесс Лидии Чуковской против издательства”, “О поэме Колыма и стихах Елены Владимировой”, “Вопрос о восстановлении республики немцев Поволжья (из беседы Микояна с их делегацией)”, “О брошюре Кичко “Иудаизм без прикрас”, “Антисемитский роман Анатолия Димарова”, “О покушении на Ленина 1 января 1918 года”, “Бухарин и Троцкий о Сергее Есенине”, “Критик Владимир Лакшин о задачах литературы”, “Геноцид армян в Османской империи”, “К побегу из СССР дочери Сталина”, “О письме Михаила Булгакова советскому правительству”, “О смещении Председателя КГБ Семичастного”, “Письма советских писателей в поддержку Солженицына”, “Статья эмигранта Павла Милюкова о большевизме” – и так далее: о нашумевших романах и запрещенных фильмах, о закрытых дискуссиях, о чехословацких событиях и об истории Чехословацкого корпуса в Сибири, о Роберте Кеннеди и Герберте Маркузе, о Сахарове и Авторханове.

Я помню, что читал и перечитывал эти восемьсот с лишним страниц жадными глазами, и гигантский неведомый мир вставал передо мной, мир, о котором негде было прочесть в разрешенной печати, а к самиздату доступа в твои 14–16 лет еще никакого нет. Словом, я персонально чрезвычайно благодарен Рою Александровичу Медведеву за его труды. А вы, Андрей?

Андрей Гаврилов: Я тоже. “Политический дневник” было страшно интересно читать, мне он не попался тамиздатовским изданием, до меня доходили фрагменты из самиздатовских перепечаток, потому что сам Рой Медведев его же издавал здесь, в СССР, тиражом каким-то библиотечным, тиражом в пять экземпляров для своих друзей, для самого близкого круга. Потом уже этот “Политический дневник” начал расходиться большими тиражами в эпоху, когда самиздат стал практически таким же явлением, как сегодня интернет, таким же распространенным в определенных кругах. Тамиздатовские издания мне попались много позже, уже когда я начал интересоваться просто зарубежными изданиями наших диссидентов и когда я уже стал намного старше и для меня это уже было интересно именно как издание, как книга, ибо содержание было уже более или менее известно. Но я абсолютно с вами согласен, что как взгляд на историю ХХ века мало что может сравниться с этим трудом.

Иван Толстой: Несколько слов о биографии нашего героя.

Рой Александрович Медведев родился 14 ноября 1925 года в Тифлисе, он брат-близнец ученого геронтолога Жореса Медведева. Жорес Медведев уже скончался, а вот его брат жив и здравствует до сих пор. Ему 95 лет. Отец братьев Медведевых Александр Романович Медведев работал старшим преподавателем кафедры философии Военно-политической академии имени Ленина. В 1938-м был арестован по обвинению в троцкизме, осужден на восемь лет и скончался на Колыме. Реабилитирован в 1956 году. Цитирую: “Когда отец с нами прощался, мы плакали – эти трагические минуты врезались в мою память навсегда и повлияли на всю дальнейшую жизнь”.

Братья Медведевы, начало 60-х.

Вот отсюда, по-видимому, приверженность Роя и Жореса к социалистическому выбору, это продолжение пути отца, вероятно, стойкого и убежденного коммуниста. В 1943 году Роя Медведева призывают к нестроевой службе в армии, службу он проходил в Закавказском военном округе, во вспомогательных частях тылового обеспечения, занимавшихся ремонтом военной техники, охраной железнодорожных и воздушных сообщений. А после войны он окончил с отличием философский факультет Ленинградского университета, был секретарем комитета комсомола философского факультета. Все это весьма любопытно, учитывая отца, посаженного за троцкизм, а на троне все еще Иосиф Виссарионович.

В 1958 году Рой Александрович защитил диссертацию “Производительный труд учащихся старших классов в промышленности и проблема производственной специализации”, стал кандидатом педагогических наук. Работал учителем средней школы в Свердловской области, потом директором семилетки, затем редактором, заместителем главного редактора издательства “Учпедгиз” с 1958 по 1961 год, затем старшим научным сотрудником, заведующим сектором НИИ производственного обучения Академии педагогических наук 1961-го по 1970-й. После ХХ съезда КПСС и реабилитации отца вступил в КПСС. С начала 60-х много пишет, редактирует, принимает активное участие в общественной и полуофициальной жизни. Это еще не было подпольем, но атмосфера в стране, дух оттепели, подписантства, надежд позволяли существовать, не слишком таясь. Ведь 60-е годы – это время резонансных дискуссий об истории, причем истории не только политически актуальной, вроде сталинизма, но и об истории академической, споры о подлинности “Слова о полку Игореве”, о нормандской теории происхождения Руси, об ошибках советского руководства перед 22 июня 1941 года. Что говорить, если главы своего фундаментального антисталинистского труда “К суду истории” Рой Александрович показывал своим знакомым членам ЦК КПСС.

А в 1969 году, то есть через полгода после после оккупации Чехословакии, гайки были закручены и Рой Медведева исключили из партии. Какая все-таки ирония судьбы – один в стране против Ленина, другой яростно за Ленина, а гонениям подвергают и того, и другого. Я вспоминаю, Андрей, вашу излюбленную мысль о том, что противников советской власти растила сама власть.

Андрей Гаврилов: Да, судя по всему, это у нее здорово получалось. Не могу не поделиться: когда мне в руки попали первые самиздатовские страницы с трудами Роя Медведева, то по какому-то стечению обстоятельств я оказался в Ленинской библиотеке, где сидел в каталогах, и можете себе представить мое изумление и потрясение, когда вдруг я нахожу в каталоге книгу Роя Медведева в открытом доступе под названием “Профессиональное обучение школьников на промышленном предприятии”, Москва, “Учпедгиз”, 1960 год. Как вы сказали, он в это время как раз и был замом главного редактора издательства “Учпедгиз”, но я-то ничего этого не знал, для меня Медведев уже по вражеским голосам, по самиздату был ярым противником советской власти (для меня сталинизм и советская власть тогда были абсолютными синонимами), ярым диссидентом, которым он, может, никогда и не был, но для меня он был именно таким. И вдруг – батюшки! – подходи и заказывай книжку диссидента и никто тебе ничего не скажет.

Иван Толстой: Это к вопросу о том, что поля цензурного охвата были не универсальны, вот на этом поле проморгали.

А затем, в 1970 году, когда перешел Рой Медведев на вольные хлеба, он связался с теми людьми, которым он симпатизировал и которые видели в нем своего союзника, то есть с достаточно левой оппозицией Советского Союза. Это были физики Валентин Турчин и академик Андрей Дмитриевич Сахаров. И вот они вместе 15 марта 1970 года пустили в самиздат открытое письмо к руководителям СССР о необходимости демократизации советский системы. Сейчас очень многие публицисты говорят, что именно это письмо, это обращение, эта программа действий, идеальных государственных, социальных, экономических действий чуть ли не легла в основу того, что Горбачёв назвал перестройкой. Программа действий совпадала просто до удивительности. Так это или не так, во всяком случае Рой Александрович удивительным образом (и это вызывает целую бурю подозрений) удержался и не пострадал, он не был репрессирован. Его собственные объяснения, конечно, звучат баснословно. Ну, например, вот что говорит он в одном из своих предисловий или послесловий, я забыл, откуда я выписал эту интереснейшую цитату.

Когда вышли его книги за рубежом “К суду истории”, политическая биография Хрущева и некоторые другие, у него в доме был проведен обыск, во время которого был изъят архив и была вручена повестка с вызовом в прокуратуру, куда он, по его словам, решил на идти, “а исчезнуть из Москвы до выхода моих книг в Америке – какое-то время на нелегальном положении в Прибалтике находился, а когда вернулся домой, никто меня даже на допрос не вызвал”, “меня забыли и вплоть до смерти Брежнева не мешали”.

Подобные комментарии, конечно, общественного доверия Рою Александровичу не прибавляли, но очень важно помнить, что говорил о его значении Сахаров, и о том, что нужно разделять Медведева до выхода его книг на Западе и увольнения отовсюду – и Медведева, который был учителем для многих. Вот цитата из Андрея Дмитриевича Сахарова:

“Как бы ни складывались наши отношения и принципиальные разногласия с Медведевыми в дальнейшем, я не могу умалить их роли в своем развитии”.

Вот под этим флагом я и думаю, что мы, Андрей, с вами должны судить или относиться к этой противоречивой фигуре, не так ли?

Андрей Гаврилов: Я вообще не думаю, что надо судить, осуждать или каким-то образом пытаться сейчас найти нечто в поступках. Во-первых, про ситуации, когда люди сбегали из дома перед арестом и благополучно миновали его, писал еще Александр Исаевич Солженицын. Я согласен, что Рой Медведев это ни какой-нибудь безвестный человек, который чуть не попал в сталинскую мясорубку, сбежал и, конечно, где-то на него махнули рукой и галочку поставили против другой фамилии. Разница, конечно, существенная здесь, я не могу спорить, но я не сторонник того, чтобы по комплексу сомнений высказывать недоверие. Слишком часто бывали случаи, когда сомнения были посеяны специально, когда они были подброшены таким образом, что люди, которые не являлись злостными, абсолютно убежденными экстремистами, как мы бы сейчас сказали, противниками режима, были специально оставлены как бы в таком инкубаторе, в зоопарке, не за решеткой, как в тюрьме, а за такой решеточкой, но все-таки на свободном выпасе.

Рой Медведев. К суду истории. Генезис и последствия сталинизма. Нью-Йорк, 1974

Не забудьте при том, что Рой Медведев, несмотря на всю свою критику истории, прежде всего достаточно лояльно в 70-е годы относился к политике разрядки международной напряженности. Более того, не только лояльно, он считал, что когда началась эпоха разрядки, наверное, не стоит выступать так уж в защиту прав человека в СССР (а вспомните, кто выступал в защиту прав человека, самые великие фигуры – Сахаров, Солженицын, Максимов), поскольку это может повредить процессу разрядки и постепенному облегчению жизни. Вот такое – не дразните дракона, пусть постепенно он сам уснёт, сам состарится. В принципе, вот эта позиция, на фоне тех ярких диссидентов, которых я только что назвал, могла быть для определенных лиц в политбюро и в руководстве страны достаточно приемлемой, и стоило ли обрубать вот такой сук, на котором можно было так удобно посидеть. Может быть, поэтому некоторые вещи ему позволялись, которые не позволялись другим. Это ни в коем случае не попытка оправдать что-то в его биографии, в которой, я считаю, мы не имеем права ни оправдывать, ни осуждать, это просто попытка объяснить некоторые странности советской жизни, в том числе и в том, что касалось борьбы с диссидентами.

Иван Толстой: Знаете, Андрей, какая цитата мне понравилась, когда я готовился к сегодняшнему разговору? Есть такой известный социолог и бывший ректор Европейского университета в Петербурге Борис Фирсов, он написал книжку в каком-то смысле итоговую, одновременно и личные воспоминания, и воспоминания о социологии советских времен, в заглавии которой есть чудное слово: не “инакомыслие”, а “разномыслие” – “Об истории разномыслия в Советском Союзе” в послевоенное 20-летие – 1940–60-е годы. Вот что он говорит о Рое Медведеве: в ту эпоху, в 60-е годы, произошла персонификация оппозиционных течений, каждая программа стала отождествляться с личностью, наиболее ярко ее выражающей. “Историк Рой Медведев стал наиболее известным глашатаем подлинного марксизма-ленинизма, академик Сахаров воспринимался как воплощение либерально-демократической оппозиции, Солженицын превратился в символ христианской идеологии”. И действительно, мы воспринимаем через людей ту эпоху – кто был кто и за кем стояли какие идеи. Так и компоновать удобнее, и запоминается лучше, да и всегда пропущенное через яркие личности любое социально-историческое явление глядится более нарядно, более убедительно и выпукло.

Рой Медведев надписывает книгу. Фото Андрея Гаврилова

Но для меня здесь очень важное слово – “разномыслие”. Ведь если одна главная единая программа, правильная точка зрения всегда принадлежала нашей власти, то инакомыслие было действительно различным и между собою инакомыслящие мыслили по-разному, они были разными. Может быть, и нашу программу начать, Андрей, называть “Алфавит разномыслия”?

Андрей Гаврилов: Нет, я ни в коем случае, при всем уважении к этой книге, которую я знаю, читал, не хочу поддержать эту вашу крамольническую, диссидентскую мысль о переименовании нашей программы, хотя бы потому, что с самого начала инакомыслие мы с вами представляли и трактовали именно как различные мысли, единственное что состоящие в некотором противоречии с официальной догмой, которая существовала в Советском Союзе. Если вспомнить героев нашей программы, явления, которые мы обсуждали, это же не всегда открытые диссиденты, открытые противники, которые готовы были бросаться, разрывая на груди тельняшку, на амбразуру. Ни в коем случае. Мы как раз и говорили о том, и это мой любимый вами тезис, что советская власть могла бы спокойно принять если не все “разномыслие” и не все инакомыслие, то очень многое, не потеряв при этом ничего, а, наоборот, даже кое-что выиграв, но советская власть делала всех “разномыслящих” или инакомыслящих если не диссидентами, то активными противниками, потому что не давала дышать. Что инакомыслие, что “разномыслие”, я тут большой разницы не вижу и считаю, что все-таки мне удастся вас уговорить не менять название нашей программы.

Иван Толстой: Хорошо, драться не будем, я согласен с вами. Какой итог подведем, Андрей? Рой Александрович Медведев трудится, он по-прежнему наверняка что-то пишет, этот человек не может бросить перо и перестать заниматься любимым делом. Поэтому спрошу под конец не каким он останется в истории, а каким он остается в истории? Какой-нибудь профиль набросаете?

Андрей Гаврилов: История выкидывает такие странные причуды иногда, что только диву даешься. Если бы мы сейчас прервали наш разговор на какое-то время и сделали бы прыжок в недавнее прошлое, но в будущее по отношению к тому времени, о котором мы говорили, то что может быть более странным, нежели Премия ФСБ России, которую Рой Медведев получил за книгу “Андропов” в серии “Жизнь замечательных людей”? Вот этот прыжок, если не видеть всех постепенных шажков, которые к этому привели, может показаться абсолютно бредовым и сюрреалистическим. Тем более что это тот самый Андропов, который, когда писал в записке ЦК КПСС о книге “К суду истории”, сказал, что “книга основана на тенденциозно подобранных, но достоверных фактах, снабженных умело сделанным комментарием и броскими демагогическими выводами”. Как мог прийти после этого Рой Медведев к тому, чтобы написать о нем книгу, одобренную ФСБ? Наверное, только вот так, как он сам сказал: “Я никогда не изменял ни своим убеждениям, ни идеалам молодости. В этом я вижу влияние отца, он сумел мне привить приверженность социализму, хотя мои представления о социализме, конечно, менялись”.

Мне кажется, вот так Рой Медведев начинал, так он работал, жил и так он, судя по всему, продолжает жить и работать.

Иван Толстой: Правильно, я с вами согласен. А если существуют какие-то парадоксы и противоречия в его судьбе и в его творческом наследии, то, Рой Александрович, слово вам, вы можете еще все что угодно сказать.

Андрей Гаврилов: Все что угодно написать, все что угодно опубликовать.

Странный диссидент Жорес Медведев

25 апреля 2021

Жорес Медведев в студии Радио Свобода. Прага, 2000-е. Фото Ивана Толстого

Один из самых известных и уж точно один из самых ранних диссидентов Жорес Медведев (вместе с братом Роем) не относился к классической обойме правозащитников. Их оппоненты склонны были считать их чуть ли не агентами влияния. Новый выпуск “Алфавита инакомыслия” с Андреем Гавриловым.

Иван Толстой: Медведев. Даже Медведевы. Два брата, два брата близнеца – Жорес Александрович и Рой Александрович Медведевы. Все-таки это разные люди, разные судьбы, разные биографии, разные географии, поэтому мы с Андреем Гавриловым условились сделать две программы, по одной на каждого брата. Сегодня – Жорес Александрович. Андрей, традиционный вопрос: когда вы впервые услышали это имя?

Андрей Гаврилов: Это имя я услышал после того, как познакомился с его книгой “Биологическая наука и культ личности”, потому что она ко мне попала в самиздате и, почему-то, без фамилии автора. Я вот думаю: как такое могло случиться? Никакого разумного объяснения я придумать не смог, наверное, просто листок потерялся. И, честно говоря, если бы не флер и не аура самиздата я, может быть, тогда, в молодые годы, не обратил бы большого внимания на эту книгу, потому что были такие эффектные самиздатовские публикации, а тут вдруг – биологическая наука. Но я помню, что когда я в нее начал вчитываться, я ее прочел довольно быстро, что было неожиданно для самого себя. Так я познакомился с именем или произведением Жореса Медведева, и только потом, когда отдавал самиздат обратно, спросил: “Кто автор?” И получил ответ: “Это Жорес”. Фамилия названа не была, и это меня поразило, потому что я, как юноша политизированный, знал про существование Жана Жореса, имевшего непосредственное отношение к французской компартии, и никак не мог сопоставить внутри себя, каким образом Жан Жорес, к тому времени уже благополучно отошедший в мир иной, смог написать книгу про культ личности. Но довольно быстро это недоразумение было развеяно.

Иван Толстой: Я познакомился с произведениями, а еще точнее, с именем Жореса Александровича довольно рано. Отец у меня был физиком, в семье были и естественнонаучники, и биологи, и всякие естествоиспытатели. Жорес Медведев был очень активной фигурой самиздата в 60-е годы, его читали, передавали, наверняка ходила по рукам книга “Биологическая наука и культ личности”. В научной среде тогда этот самзидат не очень преследовался. Конечно, он изымался, но еще больше он, по-моему, распространялся. Никакого интереса это у меня не вызвало, а вот в пересказе я, как всякий подросток, относительно хорошо себе представлял, что происходило с биологической наукой, с генетикой в эпоху культа личности, потому что присказку “генетика – продажная девка империализма”, по-моему, знали все, не вкладывая в это вообще никакого политического смысла, просто смешно звучало.

А прочитал я Жореса Медведева довольно поздно, именно потому что мне стала попадаться литература, которая отталкивала и вытесняла фигуру и мировоззрение обоих братьев Медведевых. Жаль, что я прочел его поздновато, потому что там было много интересного и симпатичного для меня – не в социалистических взглядах того и другого брата, а в целом, в позиции довольно уравновешенной, спокойной, не нервической, и мне этот тип изложения, когда с нервами все в порядке у автора, всегда импонировал. А что, Андрей, читали вы, кроме этой книги? Вообще, Жорес Медведев для вас остался автором только этого текста или ваше познание шло вширь?

Андрей Гаврилов: Конечно, вширь. Для начала я столкнулся со словосочетанием Рой Медведев, уже узнав, что есть Жорес Медведев, и никак не мог сопоставить, что же это за однофамильцы такие, которые пишут на схожие темы или со схожими взглядами, и как это между собой соотносится. Тут мне пришлось, конечно, попытать некоторых знающих людей, я выяснил, что есть два брата, а что они близнецы я узнал много позже, когда я заинтересовался творчеством братьев. Может быть, потому что вокруг меня было очень мало научных кругов, все круги были какие-то другие, я читал, прежде всего, Роя Медведева. Но имя Жореса все время было на слуху, в какой-то момент мне просто стало интересно: Рой Медведев и в самиздате, и “голоса” о нем говорят, а Жорес? И я начал читать другое, натолкнулся на самиздатовскую версию книги “Кто сумасшедший?”, и понял, почему я какое-то время ничего не мог нового найти о Жоресе – я не знал, что он сидел в психиатрической лечебнице. Борьба за его освобождение, в силу моей молодости, прошла мимо меня, я это все узнавал постфактум.

А когда я постфактум набрал довольно много информации, заинтересовался личностью Жореса, то на какой-то момент он отодвинул от меня творчество Роя Медведева, хотя большая публицистичность тем Роя Медведева мне в тот момент была интереснее.

Жорес Медведев, Рой Медведев. Кто сумасшедший? London, Macmillan, 1971

К тому же, раз Жорес он оказался в Англии, он чаще звучал на радиостанциях, про него чаще говорили, я пытался найти все то, что он написал, но долгое время эта их совместная работа “Кто сумасшедший?” для меня оставалась основополагающей. И, думаю, не только для меня, учитывая, какую реакцию во всем мире вызвало его заточение в психиатрическую лечебницу, как к этому отнесся и как отреагировал Александр Солженицын. В общем, было понятно, что это событие.

Иван Толстой: Давайте немножко познакомимся его биографией, потому что в ней, мне кажется, таятся ответы, хотя бы приблизительные, гипотетические ответы на вопрос о том, почему он такой инакомыслящий, а не другой?

Жорес Александрович Медведев, как и его брат Рой, родился 14 ноября 1925 года в Тифлисе. “Википедия” дает ему определение “советский диссидент (это определение, мне кажется, стоит потом обсудить), биолог и писатель”, брат-близнец педагога и автора исторических работ Роя Медведева. Родился в семье полкового комиссара Рабоче-крестьянской Красной армии Александра Романовича Медведева и виолончелистки Юлии Исааковны. С 1926 года отец стал слушателем, а затем преподавателем Военно-политической академии в Ленинграде, то есть был институализирован и социализирован в самое мясо советской системы. Он репрессирован был в 1938 году и умер в колымских лагерях в марте 1941 года.

Мне кажется, Андрей, что судьба отца, который пошел верой и правдой служить советской власти, оказалась главным травмирующим фактором для сознания и Жореса, и Роя: они остались в своей политической, идеологической позиции, в своем мировоззрении верны выбору своего отца, остались социалистами, практически коммунистами-ленинцами. Они стали антисталинцами, и даже в чем-то антихрущевцами, но продолжали быть верными источнику коммунистической власти и системы, они не сомневались в положительности, нравственности и справедливости устройства советского общества. И все это, мне кажется, было связно с этой травмой, с несправедливой судьбой их отца.

Итак, семья переехала в Ростов-на-Дону в 1939 году, отец скончался в 1941-м, и в конце 1941 года семья эвакуировалась обратно в родной в Тбилиси. В феврале 1943 года Жорес Медведев был призван в армию. Участвовал в боях, в мае 1943 был тяжело ранен и в сентябре 1943 года демобилизован.

Жорес Медведев, 1960-е

Поступил в Московскую сельскохозяйственную академию имени Тимирязева, агрохимический факультет которой окончил в мае 1950 года и тогда же защитил кандидатскую диссертацию. Был направлен на работу в Никитский ботанический сад, после открытой критики лысенковских псевдонаучных методов уволен и вернулся в Москву на кафедру агрохимии ТСХА.

В 1962 году уволен в связи с написанием книги “Биологическая наука и культ личности”, которая широко циркулировала в самиздате. Газета “Сельская жизнь” объявила текст клеветническим. Эту газету совершенно случайно купил на вокзале Жорес Медведев и в ответ на эту публикацию вскоре получил в почтовом ящике письмо поддержки от Александра Солженицына. Перешел на работу в Институт медицинской радиологии в Обнинске, где организовал лабораторию молекулярной радиобиологии.

Его жизнь дальше складывалась так: в 1969 году он был уволен в связи с выходом книги в Америке на английском The Rise and Fall of T.D.Lysenko (“Взлет и падение Лысенко”), в 1969–70-м написал две книги – “Международное сотрудничество ученых и национальные границы” и “Тайна переписки охраняется законом”, в которых критиковал ограничения в научном сотрудничестве и поездках за границу, а также цензуру почты и получаемых из-за рубежа журналов и книг.

Тут тоже очень важный момент – Жорес Медведев критикует перегибы, недостатки общей системы, он не подвергает сомнению правоту, моральность всей социалистической конструкции. Надо еще сказать, что с 1964 по 1971 вместе с братом Жорес выпускал журнал “Политический дневник”. В очень ограниченном числе экземпляров, но эти экземпляры попадали и в ЦК КПСС. Вообще у братьев Медведевых до самого последнего момента, до отъезда Жореса в Англию в начале 70-х, сохранялись очень тесные связи с высочайшими чиновниками и партийными деятелями в Советском Союзе.

В мае 70-го Медведев был насильственно помещен в калужскую психиатрическую больницу, но за него вступился целый синклит блестящих имен, научных и общественных – Капица, Сахаров, Семенов, Астауров, Твардовский, Солженицын, Дудинцев, Тендряков, Каверин. Эти события как раз и описаны в совместной книге Жореса и Роя Медведевых “Кто сумасшедший?”. Она выпущена в Лондоне на русском языке в 1971 году. Жореса выпустили, через некоторое время он получил приглашение в Англию работать в Национальном институте медицинских исследований в Лондоне, и в декабре 1972-го руководство института в Боровске ему предоставило такую возможность – годичный отпуск для поездки в Лондон, что, конечно, вызвало немало критики в оппозиционных кругах СССР.

В январе 1973 года Жорес Медведев с женой и младшим сыном приехал в Англию и начал работу в институте. Через полгода по обвинению в антисоветской деятельности Указом Президиума верховного Совета СССР его лишили советского гражданства. И началась совершенно другая его биография.

Мне кажется, Андрей, здесь нужно сделать паузу, прежде чем переходить к заграничной части жизни Жореса Александровича.

Андрей Гаврилов: Я хочу, с вашего разрешения, сделать маленькую сноску. Сейчас, может быть, не совсем понятно, что такое “он прочел статью в газете “Сельская жизнь”, и так далее, мало ли статей сейчас публикуется. Если можно, я приведу цитату из Роя Медведева:

“Против Жореса развернулась интенсивная клеветническая кампания. Статьи с политическими обвинениями в его адрес публиковались не только в специальных журналах и в газете “Сельская жизнь”, одна из таких статей появилась в газете “Правда”, а на очередном пленуме ЦК КПССС на Жореса и его работу обрушился первый секретарь московского горкома КПСС Николай Егорычев. Были и доносы в КГБ, заявления в Академию наук и другие учреждения”.

А вот та статья в “Сельской жизни”, о которой вы сказали, была написана президентом ВАСХНИЛа Ольшанским, или им подписана, где он обрушился с критикой на Эфроимсона, Сахарова и Медведева.

“Ходит по рукам, – писал Ольшанский (кстати, интересно такое признание существования самиздата), – составленная Жоресом Медведевым объемистая “записка”, полная грязных измышлений о нашей биологической науке. Медведев доходит до чудовищных утверждений, будто бы ученые мичуринского направления повинны в репрессиях, которым подвергались в пору Сталина некоторые работники науки”.

Жорес Медведев. Десять лет после “Одного дня Ивана Денисовича”. London, Macmillan, 1973, обложка.

Ольшанский предлагал привлечь Медведева и других подобных ему клеветников к суду за распространение клеветы. И вот именно на это, как вы справедливо сказали, и была реакция Солженицына и его письмо Жоресу, где он говорил: “За много лет буквально не помню книги, которая так бы меня захватила и взволновала, как эта ваша. Ее искренность, убедительность, простота, верность построения и верно выбранный тон выше всяких похвал. О современности ее нечего и говорить”. Вот так оценил книгу Александр Солженицын.

Иван Толстой: Мне кажется, Андрей, что впору было бы поставить вопрос не биографически, а в целом, миропонимательно. Относить ли Жореса Медведева к группе инакомыслящих? Относить ли его к диссидентам, к оппозиционерам? Тут возможны самые разные оттенки, и они важны, но вопрос, который я хочу задать, следующий. Мы когда-то с вами обсуждали нечто подобное. Что ценнее в жизни общества – правдорубство одних, открытые выступления против режима или теория малых дел? Шаг за шагом отвоевывание пространства правды, уважения к закону и требованиям гражданского общества? Другими словами, что ценнее – Театр на Таганке с его спектаклями, благополучно прошедшими репертком, или Солженицын с его “Раковым корпусом” (чтобы уж не говорить сразу о ГУЛАГе)? Солженицын тогда, наравне с Театром на Таганке, был разрешенным еще явлением, еще не полностью закатанным в асфальт, как произошло уже к эпохе ГУЛАГа. Что важнее?

Андрей Гаврилов: Мне первое, что пришло в голову, это цитата из Маяковского: “Кто более матери-истории ценен? Мы говорим Ленин, подразумеваем – партия, мы говорим партия, подразумеваем – Ленин”. Я не думаю, что здесь можно сравнивать. Да, конечно, может быть, один какой-нибудь безумный человек, который выстрелит в эрцгерцога и начнет Первую мировую войну, но вряд ли именно он ее начал, наверное, все-таки государства были к этому готовы. Так и здесь, мне кажется. Нельзя быть проповедником в пустыне или среди людей, которые не понимают твой язык. Для того, чтобы люди тебя услышали, чтобы они понимали твой язык, могли оценить твою жертвенность и твои взгляды на то, как общество может или должно существовать, надо, чтобы часть общества говорила с тобой на каком-то общем языке.

Театр на Таганке и Солженицын в эпоху “Ракового корпуса”, “Круга первого” и потом “ГУЛАГа” – их можно поставить на разные чашки весов, но они явления одного порядка. Что важно: подготовить людей, зрителей, читателей, их детей к тому, что так жить нельзя или просто сказать, что так жить нельзя. Я не думаю, что готов вам дать ответ на этот вопрос, который удовлетворил бы всех наших слушателей. Я прекрасно понимаю, что у каждого свой жизненный путь и ответ на этот вопрос человек находит, сообразуясь именно со своим жизненным путем.

Иван Толстой: Согласен с вами, мой вопрос был все-таки в значительной мере риторический. Тогда чуть более конкретный вопрос: кем был Жорес Александрович Медведев – диссидентом, оппозиционером, инакомыслящим? Ведь мы почему-то говорим о нем в нашем цикле.

Жорес Медведев, 1970-е.

Андрей Гаврилов: Он, кончено, был для меня инакомыслящим. Вы знаете, какой я пример вам приведу? У Роя и Жореса Медведевых есть еще одна общая книга, она называется “Из дневников”, где собраны их воспоминания, их отдельные упоминания о разных людях, и Рой приводит в качестве примера Юрия Трифонова, которого трудно обвинить в том, что он инакомыслящий, но он не плыл в общем потоке. И это безумно важно. Его “Дом на набережной”, который, кстати, поставлен потом был в том же Театре на Таганке, может быть, он этого и не хотел, но это явление готовило читателей, а потом зрителей театра к тем переменам, которые были в стране неизбежны. И это крайне важно. Поэтому я считаю, что можно сказать, что хотел Жорес Медведев быть инакомыслящим или нет, его попытки, зачастую очень успешные и удачные, тем не менее явить народу правду, были успешными и крайне важными. Поэтому для меня он, конечно же, инакомыслящий, хотя для меня он никогда не был активным диссидентом.

Иван Толстой: Есть еще один ракурс, которого нельзя не коснуться. Жорес Медведев в глазах многих зубров антисоветизма (говорю не в пежоративном, не в осуждающем плане, а в совершенно нейтральном), то есть людей абсолютно убежденных в своей позиции и следующих в этом пути до конца, например, в глазах Владимира Буковского. Один из умнейших, тончайших, проницательнейших людей Буковский посвятил многие страницы своей замечательной книги “Московский процесс” Жоресу Медведеву, найденным документам, их комментарию и присоединил свое собственное знание того, как вел себя Жорес Медведев. Он описывает поведение Жореса Медведева на Западе, его участие во всевозможных слушаниях, бесконечные его интервью, данные западной печати, и выстраивает позицию Жореса Медведева в позицию агента влияния советских спецслужб. Он показывает, что Жорес Медведев выполнял очень нужные функции, которые всегда шли по шерсти политике Юрия Андропова КГБ, КПСС, Брежнева и так далее. То есть Жорес Медведев не противоречил в своей деятельности на Западе тому, что хотелось бы видеть Советскому Союзу. Я предлагаю небольшой фрагмент исторической радиопрограммы из архива “Свободы”, которая вышла в эфир 11 января 1975 года. Здесь как раз говорится об этом.

Александр Воронин: Здравствуйте, дорогие слушатели! У микрофона ваш международный обозреватель Александр Воронин. На минувшей неделе в зарубежной печати появилось два интересных документа. Один – это заявление академика Андрея Дмитриевича Сахарова об усилении преследования инакомыслящих в СССР, а другой документ – это интервью проживающего ныне в Англии генетика Жореса Медведева, который говорит, что есть определенные сдвиги на пути либерализации и что либерализация, видимо, будет продолжаться, либерализация общественной и политической жизни в Советском Союзе.

Что же на самом деле происходит в СССР и кто из них более прав – Андрей Сахаров или Жорес Медведев? В нашей студии поэт и писатель Александр Аркадьевич Галич, кстати, лично разговаривавший с Андреем Дмитриевичем Сахаровым по телефону незадолго до того, как в печати появилось вот это заявление. В своем заявлении Андрей Дмитриевич Сахаров, в частности, сказал, что его почта перехватывается, почта часто не доходит до него, что он лишился возможности звонить по телефону заграницу, что он получил ряд анонимных писем с угрозами расправиться с его зятем и внуком, если он не прекратит своей деятельности. Кроме того, Сахаров сказал, что он никогда еще не чувствовал с такой силой нависшей над ним угрозы, даже в 1973 году, когда против него была поднята кампания в советской печати.

Жорес Медведев со своей стороны, указывая на то, что процессы исторические необратимы, что возможны изменения только в рамках существующего режима, говорит, в частности, обратное, что сейчас можно позвонить совершенно свободно из-за границы в Москву, получить любые данные, а как другой пример он приводит то, что передачи Би-би-си не глушатся. Так вот, я сначала обращусь к нашему гостю Александру Аркадьевичу Галичу и попрошу его сказать несколько слов по поводу этих двух заявлений. Тем более что вы с Андреем Дмитриевичем Сахаровым пытались говорить не так давно.

Александр Галич: Я пытался к нему позвонить 29 декабря, этот день у нас памятный, в этот день меня исключили из Союза писателей, и так как жена Сахарова была первым человеком, которому я об этом сообщил, она была случайно в Союзе, то потом регулярно в этот день Сахаров и его жена приезжали ко мне и мы справляли очередной юбилей моего исключения. И вот в этот день, когда мы впервые оказались по разную сторону границы, я впервые пытался дозвониться Андрею Дмитриевичу Сахарову и ничего из нашего разговора не вышло, нас перебивали на первых же словах.

У меня нет оснований сомневаться в справедливости того, что утверждает Жорес Медведев, то есть того, что его разговоры не прерываются, что он может позвонить в Москву и получить необходимые ему сведения. Так же как у меня нет оснований сомневаться в правдивости слов Сахарова, тем более что я лично свидетель того, как прерываются его разговоры, и в том, что его почта перехватывается и не доходит до адреса. В этом различии и заключается чрезвычайно важный момент и, до некоторой степени, даже ответ на поставленный в начале нашей передачи вопрос.

Дело в том, что нельзя говорить о какой бы то ни было либерализации, пока законы страны остаются неизменными, пока все основные институты, все основные положения действуют по принципу “чего захочет власть”. Власть хочет, чтобы Жорес Медведев разговаривал с Москвой, и она дает ему на это разрешение, власть не хочет, чтобы Андрей Сахаров разговаривал с заграницей, и она не дает ему этого разрешения. То есть по-прежнему принцип “чего МЫ хотим”, по-прежнему бесправие. И какие-то отдельные частные моменты, на основании которых Жорес Медведев пытается построить свою версию о либерализации, мне кажется, не выдерживают никакой критики.

Иван Толстой: Мне остается только добавить, что Жорес Александрович прожил долгую жизнь, скончался в 2018 году в Лондоне, прожив, тем самым, 93 года и несколько дней, он много писал о геронтологических проблемах, о проблемах долголетия, очень увлекался правильным питанием и здоровым образом жизни, выпустил страшно много книг, некоторые в соавторстве со своим братом-близнецом Роем Александровичем. Вместе они затеяли 15, 16 или больше томов, совместное издание, я не знаю, осуществилось оно или нет.

Андрей Гаврилов: По-моему, осуществилось, по крайней мере, про 16-томник братьев Медведевых я постоянно вижу упоминания.

Иван Толстой: Жорес Александрович исключительно интересная, талантливая, противоречивая фигура, которую мы решили и, мне кажется, были в этом правы, отнести к категории инакомыслящих и включить в нашу программу.